ГЛАВА ПЯТАЯ.
Начинается опять то же самое.
Первая – Прасковья Воронина, крепкого телосложения, 45 лет, найдена лежащею на постели в рубашке, в чулках и в неизбежном чепце. Она так же, как и жилицы № 10-го, покрыта байковым одеялом, лицом обернулась к стене и держала левую руку на животе, а правую на кровати протянутую к бедру; пальцы мало сжаты, живот твердоват. Спина, поясница и задняя поверхность бёдер тёмно красного цвета, лицо и прочие части тела обыкновенного трупного цвета. Другого рода изменений на теле никаких не найдено.
Ирина Деревенская, от роду лет около 50, телосложения посредственного, в рубашке, чулках и в чепце; покрыта байковым шерстяным одеялом; конечности, как верхние, так и нижние, найдены в суставах оцепеневшими, живот вздутый и твердоват; поясница, спина и зашеек красного цвета, лицо и прочие части тела натурального трупного цвета.
Опять и здесь краснота и сукровица, - которые, конечно, совсем уже упраздняют всякую необходимость рассуждать об угаре, да и самый акт, о котором мы говорим, на угаре не настаивает. Очевидно, воронежские чиновники с самого начала не сомневались, что причиною смерти пяти сумасшедших был не угар, а что-то иное… Но что же именно?
Любопытные вещи требуют часто большого терпения.
Последуем пока за осматривающими здание и посмотрим, какие сведения они соберут от служебного персонала.
При осмотре здания всего женского отделения умалишённых, оказалось: комнаты, в которых найдены мёртвые, - сухи, и воздух в них чист. В каждой из тех комнат, равно и во всех других сего отделения, топка печей устроена из коридора; отдушников в комнаты нет по всему зданию. Комната № 10 отделена от прочих; в ней одна голландская печь из простых изразцов и без отдушников в комнату. Топка этой печи устроена из коридора. Комната № 6-й (где найдено два мертвеца) отделена от предыдущей комнаты № 10-й (где три мертвеца) лестницею, которая ведёт в нижний этаж; рядом же, только с другой стороны этой комнаты, находится другая соседняя комната, обозначенная под № 7. Это, надо думать, был покой для особенно буйных, потому что стены здесь до двух третей вышины обиты войлоком, а поверх войлока крашенинным холстом. Такие обивки в домах умалишённых делают только в таких покоях, где помещают людей, обнаруживающих большое раздражение, с мрачною наклонностью вредить своему здоровью или самой жизни. Комната эта нагревается одною и тою же голландской печью, которая обогревает № 6-й, и эта печь точно такого же устройства, как и печь в комнате под № 10-м, т.е. они голландки и без отдушников.
В комнатах под №№ 10-м и 6-м, где найдены умершие, а равно на постелях и других покрывалах нет ни следов рвоты, ни других извержений. Стены комнат, а равно и самого коридора, выбелены мелом и не представляют никаких признаков, по каким можно бы заподозрить, что их скоблили или лизали языком.
Следовательно, отравление этим способом тоже невозможно.
На кроватях, где лежали умершие, и вообще в комнатах, не найдено никаких посторонних вещей, кроме того, что принадлежало к устройству и инвентарю этих помещений. Бельё на постелях и на умерших чистое. Солома в тюфяках, по объявлению надзирательницы Веры Азаровой, по всему отделению женского дома умалишённых переменена назад тому всего только семь дней и притом опять-таки солому не отбирали на отбор для тех пяти, которые умерли, а набивали ею все тюфяки из одной общей массы, а между тем умерли не все из находящихся в заведении, а только пятеро.
Что касается до порядков в доме, то смотритель майор Колиньи объявил, что печи, как в этом, так и в прочих зданиях, были истоплены 26 января в 5 часов утра и во второй раз в эти сутки топлены не были. В этом здании и по всему этому женскому отделению дома умалишённых нет ни кухонь, ни прачечных, ни каких-либо других служебных построек, откуда бы могли заходить дым, чад или какие-нибудь зловонные и миазматические испарения.
Досмотр за больными был такой рачительный, что, по-видимому, желать лучшего невозможно.
Для примера достаточно проследить один день 26 января, предшествовавший роковой ночи, когда пять сумасшедших неизвестно от чего умерли целой компанией.
В 26-е число января это отделение посещали, в 10 часов утра, старший доктор Погорский и младший ординатор Предтеченский, а пред их визитацией, в 8 часов утра, всё здание осматривали эконом Алексеев и помощник смотрителя Никитин.
Словом, досмотр со стороны начальства был во весь день до вечера и никаких упущений не указано.
Теперь начинается ближайшее время к роковой ночи, - вечер 26 января.
ГЛАВА ШЕСТАЯ.
Вечером 26 января, в 10 часов, вторично обходил это отделение эконом Алексеев.
Вечер в таких домах кончается рано, в 8 часов здесь уже спят. А после того как больные легли спать, в 11 часов ночи, покои их обходил дежурный надзиратель по заведению, унтер-офицер Коноплёв. Оба этих должностных лица, обойдя покои, явились к смотрителю майору Колиньи и доложили ему о совершенном благополучии того самого отделения, где к утру оказался такой неожиданный и такой несчастный случай.
Что же касается пяти скоропостижно умерших женщин, то они проводили день 26-го января вместе с прочими, находящимися в том же отделении, умопомешанными в числе 24; все они обедали за одним общим столом и употребляли одну, для всех без различия, приготовленную пищу.
Обед больных состоял из щей, сваренных с говядиною и с кислою капустою, из ржаного хлеба и кваса для питья. Пищу всем помешанным подавали в деревянных крашеных чашках, а ели они все деревянными ложками, с которых краска от давнего употребления сошла.
После обеда до вечера все были здоровы, и ни одна ни на что не жаловалась.
Вечером в шесть часов, больным подавался ужин, который был вполне повторением обеда, т.е. всем им за одним общим столом, в шесть часов, была подана та же самая пища, что и за обедом.
Кушанье для больных всегда приготовлялось в одной кухне и в одних котлах. Эти чугунные котлы были осмотрены и оказались в самом чистом виде. Следовательно, подозревать, что пять скоропостижно умерших отравились пищею, предложенною им заведением, тоже невозможно.
Оставалось обратить внимание, как эти несчастные проводили свой последний день и ночь каждая в отдельности. Но и это ничего особенного не представляло.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ.
После ужина всех призреваемых в вышеозначенном отделении, в 7 часов, положили спать. Каждая легла на своей койке. Точно так же легли спать и те пять женщин, которые ночью скоропостижно умерли. Они легли на тех самых постелях и в тех самых комнатах, в которых утром служанка Кирсанова нашла их мёртвыми.
Двери в этих двух комнатах, точно так же, как и во всех прочих, были во всю ночь растворены настежь в коридор, где ночевала Кирсанова. Рядом с комнатой № 6-й, где найдено двое умерших, в комнате под № 7-м, нагреваемой тою же самой печью, которая обогревала № 6-й, ночевала умалишённая Авдотья Рубцова; а тотчас же за этой комнатой – в № 8-м, ночевали ещё две другие умалишённые, Надежда Вихирева и Матрёна Скобина, и все они остались живы и здоровы. Накануне загадочного события, т.е. 26 января, и при наступлении ночи, как умершие, так и прочие умалишённые, оставшиеся в живых, не жаловались ни на какие болезненные припадки.
После урочного времени (7 часов вечера), когда всех умалишённых уложили спать, с ними осталась ночевать дежурная служанка Федосья Кирсанова. Из лиц правоспособных она одна оставалась ближайшею свидетельницею, что здесь происходило в последующие ночные часы до утра, и с неё тотчас же сняли показание, записанное в акт.
Кирсанова объявила, что до трёх часов все призреваемые спали спокойно без особенных движений и не обнаруживали никакого беспокойства. В три же часа ночи одна из скоропостижно умерших – именно Елена Швидчикова, которая любила топить печи, - проснулась, разбудила двух других спавших с нею в одной комнате под № 10-м (Снегирёву и Курдюкову), а потом пошла в комнату № 6 и там разбудила двух тамошних жилиц – Воронину и Деревенскую. Собрав эту компанию, Швидчикова попросила служанку Кирсанову провести их в ретирадное место. Служанка будто исполнила это беспрекословно, и все пять помешанных пошли с нею, куда им было нужно. Оттуда Кирсанова провела их обратно в их же комнаты, и при этом Кирсанова заметила, что Швидчикову немного вырвало на пол. Больная спокойно попросила Кирсанову вытереть, и та это исполнила.
После этого выхода и возвращения все пять скоропостижно умерших женщин, не тратя времени, тотчас же снова легли по своим койкам и уснули спокойно.
Ни одна из них не жаловалась ни на какую боль, да если бы у них что-нибудь болело, то они бы и не уснули.
Отчего же стошнило Швидчикову и не было ли у неё чего-нибудь такого вредоносного, чем бы она могла извести себя и своих соседок в то короткое время, которое им нужно было на то, чтобы выйти в ретираду и снова возвратиться на свои койки?
Следователи не упустили из вида и этого, но опять ничего не вышло.
Надзирательница Азарова и служанки Кирсанова и Пелагея Логинова объявили, что посторонних посетителей в заведении перед этим не было, кроме 25 числа января; 25-го же утром, до обеда больных посещали какие-то три неизвестные барыни и роздали всем по одному французскому хлебу. Хлебы эти были всеми больными съедены до обеда того же 25-го января, и с той поры больные не употребляли никакой другой еды, кроме вышеописанной больничной пищи, состоявшей из съедобных предметов довольно грубых, но здоровых и во всяком случае безвредных.
Засим старший доктор, коллежский советник Погорский, удостоверил, что вышеименованные скоропостижно умершие женщины 26 января и до этого дня были здоровы (исключая умственного расстройства разной степени) и никаких лекарств ни одна из них не принимала. Стало быть, даже и с этой стороны, ничего сокращающего жизнь им подано не было и смерть их последовала по крайней мере «без медицинской помощи».
Но, однако, отчего же они умерли?
Вот в том-то и тайна.
Да это и в течение двадцати пяти лет оставалось тайною даже для такого лица, как председатель медицинского совета, которому в интересах науки нельзя было не заботиться, чтобы уяснить рассказанный случай. И председатель медицинского совета описанным происшествием в воронежском сумасшедшем доме интересовался, - только втуне.
Акт, сохранившийся в бумагах покойного Пеликана, кончается на том, что мы могли из него выбрать и сообщить, но на нём есть ещё чрезвычайно любопытная пометка, сделанная собственною рукою Евгения Венцеславовича 8-го декабря 1878 года. Из этой надписи видно, что покойному председателю медицинского совета описанное загадочное событие пяти смертей оставалось необъяснимым до 1878 года, т.е. в течение ровно двадцати пяти лет.
В 1878 году покойный Пеликан распорядился искать по этому делу справок в архивах министерства внутренних дел, но, несмотря на то, что Пеликан держал свои бумаги в отличном порядке и обо всём касающемся данного предмета делал обстоятельные отметки собственной рукою, - загадочный случай пяти смертей в воронежском сумасшедшем доме и после 1878 года оставлен им без объяснения, - при одном лишь желании знать: чем такая загадка разъяснена быть может.
К сказанному, может статься, нелишним будет прибавить, что все пять в одно время скоропостижно умерших были женщины бедные и из низшего класса, так что, кажется, трудно даже придумать, кому было выгодно озабочивать себя приспешением всем им коллективной кончины.
Разве, может статься, теперь кто-нибудь из воронежских старожилов в состоянии пролить свет на любопытный вопрос: отчего в их городе скоропостижно и вдруг умерли, в 1853 году, пять сумасшедших?
Для медицинской науки это ещё и теперь, не смотря на тридцатилетнюю давность, будет интересно.
На читателей этот маленький рассказ из недавнего русского прошлого, может быть, произведёт неприятное чувство; он как бы незакончен, - в нём нет удовлетворения любопытству: чем же дело разъяснилось?
Пишущий настоящие строки вполне сознаёт законность такого неудовольствия, и сам его испытывал, когда прочёл сейчас рассказанное дело. Но просвещённый читатель пусть не посетует на эту неудовлетворённость. Пусть он обратит свою мысль в другую сторону, - пусть он вспомнит тех из наших соотечественников, которые, по замечанию Н. И. Пирогова, «препобедили в себе даже потребность воспоминаний о прошлом».
Настоящий рассказ годится для того, чтобы оценить весь труд их «препобеждённой» памяти, и в этом отношении он не оставит досадительной неудовлетворённости.
Припомнить себе такую неудовлетворённость есть своего рода большое удовлетворение.